Первый стыд
Мне было чуть больше четырёх лет. Детский садик в небольшом городке под Рязанью казался мне тёплым и уютным местом. Там всё было понятно и безопасно. Больше всего мне нравилась одна девочка — Лена. Её тёмные косички с большими алыми бантами казались мне волшебными. Я был в неё влюблён.
Однажды я угостил её конфетой «Мишка на Севере». А она в ответ дала мне кусочек шоколадки «Алёнка». Это было нашим маленьким секретом, и я чувствовал себя счастливым. Но одно омрачало мои дни — тихий час.
Тихий час был моим кошмаром. Каждый раз, засыпая, я видел один и тот же сон: я плыву по тихой реке, вода чистая, вокруг плавают разноцветные рыбки, а я скольжу по поверхности, лёгкий и свободный. Но пробуждение было ужасным. Я просыпался в мокрой постели, весь в панике, не зная, как скрыть случившееся.
Спрятать это было невозможно. Я пытался прикрыть пятно одеялом, надеясь, что никто не заметит. Но нянечка, вечно недовольная, сразу всё обнаруживала. Она молча меняла простыни, а я стоял в стороне, чувствуя, как все дети в группе смотрят на меня. Так повторялось раз за разом. Дома родители успокаивали: «Это пройдёт, ты просто маленький». Меня водили к врачу, который совал в рот холодную ложечку и выписывал какие-то капли. Потом был ещё один доктор, весёлый дядька, знакомый отца, кажется, психолог. Он играл со мной в крестики-нолики, шутил и уверял, что всё наладится. Но ничего не менялось.
И вот, в очередной раз, это случилось. Нянечка снова меняла мою простыню, а я стоял, будто под прицелом, мечтая провалиться сквозь землю. Все смотрели. Но хуже всего был взгляд Лены. Её банты покачивались, а глаза смотрели прямо на меня, и мне казалось, что сердце разрывается от стыда.
Простыни вывешивали на солнце, прямо под окнами нашей группы. Моя, с предательским жёлтым пятном, висела посередине, как на всеобщее обозрение. Я пытался утешить себя: «Может, никто не поймёт, что это моя?» Были и другие мокрые, но тут раздался голос Вовки:
— Описался! — засмеялся он, тыча в меня пальцем.
— Не правда! — крикнул я, но голос дрожал.
— Ага, смотрите, пятно! Ты скажешь, не твоё?
Я замолчал. Что можно было ответить? Дети вокруг захихикали, даже те, чьи простыни висели рядом. Как объяснить, что я не виноват, что это случается во сне, что врачи говорят — само пройдёт? Я горел от стыда, ловил взгляд Лены и хотел исчезнуть.
В отчаянии я убежал в парк за садиком. Залез в самую чащу, где рос высоченный лопух, и упал на землю у старого забора. Лежал, смотрел в небо сквозь листву и чувствовал, как время остановилось. Может, час, может, два. Не мог заставить себя вернуться.
Меня искали. Не знаю, как, но вдруг надо мной появилось мамино лицо — злое и испуганное:
— Нашёлся! — бросила она отцу. — Разбирайся с ним сам!
Мама ушла, а отец присел рядом. Его голос был мягким, но в нём чувствовалась усталость:
— Сын, ну что же ты? Мы перепугались.
Только с ним я мог быть честным. Слёзы потекли сами:
— Пап, мне никто не помогает. Я описался… И все видели. Смеялись, показывали на меня…
— Кто именно? Назовёшь — я поговорю с ними, — твёрдо сказал отец.
— Да все…
Он вздохнул, обнял меня и сказал:
— Это пройдёт. У меня в детстве тоже так было. Мы сходим в кино, купим ту машинку, которую ты просил…
Но мне было не до машинок. Стыд душил, и я выкрикнул:
— Я больше не пойду в садик!
Отец развёл руками:
— А кто с тобой будет? Мы с мамой на работе, сестра в школе…
— Я сам! Я взрослый!
— Нет, — отец покачал головой. — Потерпи ещё немного.
Тогда я придумал свой план. Не спать во время тихого часа. Если не усну — не будет и мокрой постели. Решил притвориться спящим, а сам думать о чём-то приятном — например, как ездил к бабушке в деревню.
На следующий день я старался изо всех сил. Дети уснули, воспитательница ходила между кроватями. Я прикрыл глаза, представляя, как бабушка печёт блины, как мы с дедом чиним забор. Чувствовал запах теста, слышал стук молотка…
Но вдруг картинка изменилась. Оказался у реки, прыгнул в воду, а дед кричит: «Держись на воде!» Вода прозрачная, рыбки вокруг… И я проснулся. Опять мокрый.
— Как так?! — прошептал я в отчаянии.
Снова началось: взгляды, шёпот, смешки. Я не мог взглянуть на Лену. Не дожидаясь нянечки, я бросился в подсобку, забился на узкую лестницу и сжался в комок. Знал, что меня найдут, но хотя бы на время скроюсь от позора.
Шаги. Я приготовился к худшему. Дверь приоткрылась, и в полумраке я увидел её — Лену. Её банты светились, как два огонька. Сердце замерло. Я хотел закричать: «Я старался, честно!» Но она подошла, села рядом и положила свою руку на мою.
— Знаешь, — тихо сказала она, — я всё равно тебя люблю.
Я онемел. Горло сжалось, но не от стыда, а от чего-то тёплого. Мы сидели молча, два маленьких человека, и в этой тишине было больше силы, чем во всех словах взрослых.
С тех пор я больше не просыпался мокрым. Словно её слова меня исцелили.
Теперь, спустя много лет, я думаю: откуда в той маленькой девочке взялось столько мудрости? Как она поняла, что любовь сильнее стыда? Её слова спасли меня тогда, и я до сих пор ношу их в сердце.