Мне больше невмоготу. Куда деть мою старую мать?
Я на краю. Думала, выдержу, но больше нет сил. Хочу рассказать о своей боли, которая разрывает душу.
Я младшая в семье. Старший брат, Дмитрий, на три года меня старше. Мама родила нас поздно: Дмитрия — в 40, после долгих лет пустых надежд. Врачи говорили, что детей не будет, но чудо случилось, и она подарила ему жизнь.
Я, Людмила, появилась спустя три года, когда маме стукнуло 43. Её возраст всегда чувствовался. Мы росли с родителями, для которых мы были поздним счастьем. Порой нам не хватало их бодрости, их понимания наших подростковых бурь, но в целом мы не роптали. Мама и папа любили нас безусловно, и мы отвечали тем же.
Когда мне исполнилось 16, папы не стало. Удар был сокрушительным. Мама словно погасла — глаза потухли, сердце раскололось. Для меня и Дмитрия это была бездонная пустота, но мы держались друг за друга, цепляясь за жизнь. Время шло. Дмитрий окончил институт и уехал в Германию, где и остался. Я же осталась в Нижнем Новгороде.
Сейчас маме 77, и ей нужен постоянный присмотр. Я забрала её к себе, в свою малометражку. Но, признаюсь, это оказалось непосильной ношей. Старый человек — сложнее ребёнка. Мама то забывает выключить чайник, то перекладывает мои вещи, хотя я сто раз просила не трогать. «Хотела помочь», — бормочет она, а я стискиваю зубы, зная, что злиться грешно.
Не решаюсь сказать, что её кулинарные подвиги стали несъедобны. То суп пересолен, то каша пригорела, а то и вовсе кастрюля стоит на плите, а она уже и не помнит, зачем. Провалы в памяти пугают всё чаще. Как-то она вышла в магазин и заблудилась. Мы искали её полдня, обзвонили всех, пока соседка не сообщила, что видела маму у метро — растерянную, будто тень.
До сих пор мороз по коже: что, если б не этот звонок? Уход за матерью высасывает все соки. Я мечтала наконец пожить для себя, но вместо этого снова в роли няньки — теперь для той, кто когда-то нянчил меня. Она слабеет, а я чувствую, как таю.
Мне уже за пятьдесят. Я вырастила сына и дочь, отдала им всё, а теперь, когда они слетели из гнезда, думала — моя пора. Но нет: я вновь прикована к дому. Мама чахнет, и я вместе с ней.
Не знаю, что делать. Порой в голове ползёт чудовищная мысль: куда бы её пристроить? Сама пугаюсь этих мыслей. Она же мама — та, что жизнь подарила, всё для нас отдавала. Но я тону. Нет ни сил, ни терпения.
Дмитрий звонит из Берлина, спрашивает, как дела, но помочь не может. У него своя семья, заботы. Присылает евро, но деньги — не помощь. Я одна в этом бою, и каждый день — схватка с виной. Виню себя за раздражение, за мечты о свободе, за желание сбежать.
Мама не виновата, что стареет. Но и я не просила такой доли. Люблю её, но эта любовь — камень на шее.
Вспоминаю, какой она была: крепкой, нежной, всесильной. Теперь она — хрупкий листок, а я не могу удержать. Отдать в дом престарелых? Сердце сжимается. Но сколько ещё выдержу?
Подруги твердят: найми сиделку, обратись в соцслужбы. Но как доверить маму чужой тёте? А вдруг будут кричать? А вдруг она подумает, что я её бросила?
Каждый вечер, укладывая маму, смотрю на её морщины. Она улыбается, то назовёт меня Люсей, тоА по утрам, когда солнце бьёт в окно, я всё равно встаю и иду к её кровати — потому что пока она дышит, я не могу сдаться.