Страница из дневника.
Проснулся сегодня с комом в горле и тяжёлым сердцем. Не из-за погоды или усталости – у мамы день рождения. Внутри бурлило: то вспоминал, то гнал мысли прочь, занявшись уборкой, потом сбором вещей к приятелю. Рука никак не поднималась позвонить – то время не подходящее, то вдруг она спит. Но правда была проще: я боялся.
С мамой не говорили почти год. Триста шестьдесят пять дней молчания, прерываемого лишь редкими весточками от сестры. Скучал. И всё же… в этой тишине было что-то спасительное. Я привык к хрупкому равновесию и знал – один разговор может всё разрушить.
Стоя перед зеркалом, вяло брился, ловя в отражении собственный усталый взгляд.
— Ну, Егор, – вздохнул, – всё равно придётся.
Сестра была в Финляндии, уехала на дачу с мужем – праздники, День Победы. Поздравила маму заранее, а про меня и не вспомнила. Надежда, что она позвонит из санатория и передаст трубку, растаяла.
С матерью отношения всегда были словно минное поле. Суровая, холодная, беспощадная в словах. Врач-педиатр, она воспитывала меня как учебный материал – по плану, без права на ошибку. Никакой детской теплоты, только дисциплина.
Помню, как в семь лет замёрз на катке:
— Мам, холодно…
— Соберись, будь мужчиной, – отрезала она.
В подростковом возрасте стало ещё хуже: сравнения с «детьми коллег», вечные упрёки, требования быть первым. Школа, кружки, спорт, языки – всё и сразу. Привязанности не было. Был контроль. Даже победы встречались равнодушно, словно так и надо. Когда первый раз пришёл домой поздно, услышал:
— Ты позоришь фамилию.
С сестрой мать была мягче. Та гуляла до ночи, а меня за опоздание на час могли неделю пилить. Отец после развода укатил в Испанию, дед переехал ко мне в Питер, а мать, оставшись одна, вдруг объявилась в Москве. Без денег, с чемоданом обид. Потом свалила к очередному кавалеру в Сочи, разругавшись с дедом из-за «разбитой жизни».
Мужчины к ней липли. Красота, стать, ум. Но никто не выдерживал долго – сбегали. Да и подруги исчезали. Никто не оставался рядом – только я. Хотя всё чаще чувствовал, как это тянет ко дну.
Когда я развёлся и собрался в Испанию, мать бросила:
— Ты предатель. Ты не сын.
С тех пор общались редко. Иногда приходили письма: длинные, с извинениями и ностальгией. В них была какая-то искренность, которой не хватало в жизни. Читал и верил: «Может, сейчас всё изменится…»
Но цикл повторялся. Письмо – звонок – колкость – обида – тишина.
Когда мать заболела – давление, суставы – сестра настояла на санатории. Уход, врачи, забота. Но даже там мать оставалась собой: едкой, недовольной. На восьмидесятилетие собрались все – дети, внуки. Я не видел её пять лет, только по видео. И при встрече услышал:
— Ты поправился.
Вот и весь разговор. На большее её не хватило.
Прошёл год. Говорили два раза. Теперь она трубку не брала – то ли не слышала, то ли не хотела. От сестры – лишь обрывки новостей.
В Москве вечер. Там, у моря, – утро. Набрал номер. Раз. Два. Санаторий. Регистратура. Без толку. Одновременно полегчало и стало стыдно. Написал заведующей:
«Поздравьте, пожалуйста, мою маму. Извините, что не дозвонился».
Рухнул на диван, глядя в окно. Завтра мне – сорок. И только сейчас понял: есть битвы, где не бывает победителей. Остаётся лишь надеяться, что где-то в глубине она знала: сын её любил. Несмотря ни на что.