Меня зовут Анастасия, и я всё чаще чувствую себя чужой в собственном доме. Со стороны моя свекровь Галина Степановна кажется женщиной, достойной восхищения. Ей всего 48 лет, она ухожена, стройна, всегда с идеальным маникюром и стильной причёской. После развода с мужем она целиком посвятила себя единственному сыну — моему мужу Дмитрию.
Формально она живёт в своей квартире на окраине Москвы, но фактически — с нами. Её голос в наших стенах звучит чаще, чем мой. Она звонит Диме по шесть-семь раз в сутки. С утра — пожелать доброго дня, вечером — спокойной ночи. А между звонками — напомнит, чтобы не мёрз, расспросит, что мы ели, где были, о чём говорили, как я себя веду. И он рассказывает. Всё. Без утайки. Как будто она — его супруга, а я — просто гостья.
По выходным Дмитрий едет к ней. Не по острой необходимости, а просто чтобы «маме не было грустно». Нужно купить продукты — мчится. Надо прибить картину — бросает дела и едет. Даже если она записалась к парикмахеру — он рядом, сидит, советует, какую стрижку выбрать, восторгается её видом. Как будто она — не мать, а императрица, а он — её верный подданный.
Ещё она мастерски вытягивает из него деньги. То ей срочно надо в санаторий, то «в гардеробе ни одной приличной вещи — хочу пальто», то плита сломалась, то стиральная машина гудит. Мы с Димой недавно расписались, снимаем квартиру, копим на своё жильё, но он не может ей отказать. Просто достаёт кошелёк — и всё. А потом до аванса считаем копейки.
Я пробовала говорить с ним. Спокойно, потом со слезами. Но всегда упираюсь в стену. «Мама для меня — святыня», — говорит он. — «Она всю жизнь мне отдала. Не вышла замуж, растила одна. Я обязан ей помогать. Ты не поймёшь». И так — каждый раз. Все разговоры заканчиваются ссорами и молчанием.
Галина Степановна уверена, что только она знает, что лучше для Димы. Всё, что делаю я, — под вопросом: как варю борщ, как глажу рубашки, как одеваюсь. И если раньше это просто раздражало, теперь я вижу — она воспринимает меня как соперницу. Она убедила Дмитрия, что он в неоплатном долгу, и теперь он «возвращает» этот долг — временем, вниманием, деньгами, душой. А мне остаются крохи.
Да, она родила его. Да, вырастила. Но разве не это делает почти каждая мать? Даёт ли это право навсегда держать сына на привязи? Играть на чувстве вины, лезть в личную жизнь, рушить чужую семью?
Слишком заботливая мать не хочет, чтобы её ребёнок вырос. Ведь взрослый сам решит, кого любить, с кем жить, как тратить время и средства. Такой сын однажды может сказать «нет». А она не терпит отказа. Ей нужна полная власть.
Я часто вспоминаю старую мудрость: дети — гости в нашем доме. Накорми, научи, воспитай — и отпусти. Но мы не отпускаем. Держим, цепляемся, душим заботой. Думаем: «Удержу — значит, защищу». А на деле — калечим.
Здоровые отношения между родителями и детьми возможны, только если есть доверие. Если видишь в ребёнке личность, а не свою вторую волю. Если сваливаешь на сына свои страхи, обиды и неудачи — ему будет только хуже. И его жене — тоже.
Позволить вырасти — не значит отвернуться. Сын останется сыном, даже если не звонить ему каждый час. Он будет любить, если дать ему воздух. Лучше быть рядом как мудрый советчик, чем как надзиратель.
А пока я сижу у окна и жду, когда мой муж вернётся от мамы. Он снова повёз ей продукты, обсудил её новый макияж, дал денег на «мелочи». А я снова остаюсь в пустой комнате, с пустым кошельком и тяжёлой тишиной внутри…