«Где ты, сынок?..» — история одной весны в старости
Татьяна Ивановна дрожащей рукой запустила пальцы в почтовый ящик. Ладонь, иссечённая морщинами, нащупала единственный конверт — открытку с выцветшими ромашками. «С 8 Марта», — прочла она, щурясь. Развернула медленно, будто боялась разбудить тишину в этих скупых строках.
«Мамочка, с праздником. Крепкого здоровья. Скоро приеду. Целую. Серёжа».
Сын. Её Серёжа. Уже седой, уже с морщинками у глаз, сам давно отец семейства. Но в её сердце он навсегда остался тем мальчишкой, которому она застёгивала пальто и сувала в рюкзак бутерброды.
Татьяна Ивановна прижала открытку к груди и прошептала:
— Скоро… Обещал…
Она опустилась на диван у окна, затянутого пожелтевшей тюлью. Двор за стеклом не менялся десятилетиями: те же тополя, та же покосившаяся лавочка. Только дети другие.
На коленях лежал альбом. Первый класс, выпускной, институт, молодая жена сына в белом платье. Вся его жизнь — в этих пожелтевших снимках. А теперь — пустота. Лишь редкие звонки, в которых он вечно «на работе», «завал», «в следующий уик-энд». Уик-энды приходили и уходили. А она ждала.
Взгляд её упал на девушку во дворе. Та сидела, сжав колени, а подошедший парень что-то горячо доказывал. Она отворачивалась, потом заплакала. Он ушёл. Девушка осталась одна. Совсем как она.
— Бабья доля, — прошептала Татьяна Ивановна. — Ждём. Сначала отцов с войны, потом мужей с работы, потом сыновей…
Перед глазами всплыли картинки: как она бежала по снегу в аптеку, когда у Серёжи горели щёки, как не спала ночами, пока он был в «Артеке». Всё ради него. Всю себя.
На кухне всё было готово: пирог с яблоками, банка малинового варенья, оливье, как в старые времена. Скатерть наглажена, приборы разложены. Но стол оставался пустым.
Слезинка упала на открытку. Внезапно она вскрикнула:
— Да надоело! Не хочу сидеть в четырёх стенах!
Накинула платок, пальто — и вышла во двор. Подошла к той девушке. Та вздрогнула.
— Простите, — сказала Татьяна Ивановна. — Я не сошла с ума. Просто подумала… Может, вы тоже одна сегодня? Зайдёте на чай? Пирог есть.
Девушка смутилась:
— Я… меня ждали. Но… спасибо. Это очень мило. Хотя…
— Ничего, — улыбнулась Татьяна Ивановна. — Просто подумала вслух.
Она медленно поднялась по лестнице. В подъезде пахло сыростью. На площадке у двери виднелась тень. Человек сидел, склонив голову на рюкзак. Небритый, усталый.
Шаги разбудили его. Он поднял глаза и улыбнулся. Тихим, родным голосом сказал:
— Мам… Я дома.
Руки её задрожали. Слёзы хлынули сами.
— Приехал… — прошептала она. — Наконец-то…
И всё вдруг обрело смысл. Пустые дни, тихие вечера, одиночество — всё растворилось. Потому что самое важное свершилось. Она дождалась.