**Дневник. Когда перерыв становится финалом**
— Я устал. Устал от тебя, от семьи, от этой рутины. Мне нужно пожить отдельно. Разобраться в себе, — произнёс Артём ледяным тоном, даже не взглянув на меня. — Ты стала скучной. Давно не был один. Беру перерыв.
Эти слова впились в сердце, как колючий ветер в лицо. Десять лет брака. Нам обоим по тридцать пять. А нашему Владу всего три. Шесть долгих лет мы пытались зачать его — клиники, анализы, слёзы. Помню, как он рыдал на коленях, увидев две полоски на тесте. А когда нас выписали из роддома, всю квартиру завалили цветами. А теперь — всего лишь «перерыв»…
Он молча складывал вещи, торопливо, словно боялся передумать. Взял только зимние. Иногда выходил на кухню, опрокидывал стопку коньяка — словно алкоголь давал ему силы. Влад тянулся к нему, лепетал что-то, но Артём отворачивался, будто не замечал. Через полчаса дверь захлопнулась. Он ушёл. А я осталась — с ребёнком, с гробовой тишиной, с пустотой, разлитой по комнатам.
Жили мы в бабушкиной квартире — хоть за жильё переживать не приходилось. Но с деньгами стало трудно. Я уволилась по его настоянию, когда Владу исполнился год.
— Мы так ждали этого ребёнка, — твердил Артём. — Он не для садика. Хочешь — сама его расти. Я вас обеспечу.
И обеспечивал. Без вопросов, без упрёков. Мне казалось, что у нас идеальная семья: уют, стабильность, планы на будущее. А он, видимо, в это время отсчитывал дни до своего «перерыва».
— Он нашёл другую, это очевидно, — настаивала моя подруга Света. — Все мужики так говорят, когда уходят. Подавай на алим��енты сейчас, даже без развода. Как ты с ребёнком выживешь, пока он «разбирается»?
Так я и сделала. Подала на алименты и бросилась искать работу. К счастью, на прежнем месте как раз освободилась должность. Но с Владом помочь было некому: садики переполнены, а очередь я не занимала.
Мама, еле сводящая концы с концами на пенсию в пятнадцать тысяч, вздохнула:
— Приводи. Тяжело, конечно, но справлюсь. Только продукты приноси.
Я заняла у Светы денег — на еду, на проезд. А Артём… ни звонка, ни сообщения. Не спросил, чем кормлю сына. Не поинтересовался, как плачу за коммуналку. Его не было — не физически, а душевно.
А потом я увидела его. В кафе рядом с работой. За столиком — яркая брюнетка лет двадцати пяти. Они смеялись. Он держал её за руку. Выглядел счастливым, беззаботным. Достала телефон, сделала фото — для памяти. И спокойно ушла. Без истерик. Без сцен.
Постепенно жизнь наладилась. В квартире стало тише. Чище. Никакого бардака в углах. Не нужно было варить ненавистный мне холодец, который он обожал. Никто не ворчал из-за немытой кружки, не включал на полную громкость матчи. И я осознала — мне легче дышать без него.
Я начала вспоминать себя. Оказалось, я люблю балет, а не футбол. Что терпеть не могу духи, которые он дарил каждый Новый год. Что мне идёт короткая стрижка, а не длинные волосы. Что джинсы и кроссовки — моё, а не платья с рюшами, в которые я наряжалась для него.
Я возвращала себя. По крупицам. Через три месяца на работе дали повышение. Перекрасила стены в любимый бирюзовый, обновила гардероб. И подала на развод.
Прошло восемь месяцев. Ни звонка, ни слова. А за два дня до суда он явился. С цветами, с корзиной фруктов.
— Я всё обдумал, — заявил он. — Возвращаюсь. Только… стены у тебя ужасного цвета. И стрижка — ну совсем не твоё.
— А я тоже кое-что обдумала, — ответила я. — Ты мне больше не нужен. Цвет стен — мой любимый. И стрижка — именно такая, как я хотела. Кстати, как зовут ту, кто помог тебе «разобраться»?
Я показала фото. Он побледнел.
— Подаю на развод, — спокойно сказала я. — Нам не по пути. В настоящей любви не бывает «перерывов».
Закрыла дверь. Навсегда. И не жалею. Потому что наконец-то вернулась к себе. И поняла: я себе очень дорога.