С малых лет Светлане твердили одно: «Ты крепкая, ты выстоишь». Сперва эти слова грели душу. Потом стали долгом. А со временем превратились в кандалы, сковывавшие не только руки, но и душу.
Из трёх сестёр именно на неё ложилась вся забота. Старшая, Ольга, была ветреная, как весенний сквозняк. Красивую, легкую Олю все любили с первого взгляда. «Ей суждено удачно выйти замуж — у неё такая доля», — вздыхали родители. Младшая, Люба, с пелёнок хворала, капризничала, кашляла. А Света держала на себе весь дом, как каменная кладка между кирпичами.
Мыть полы — Света. В лавку — Света. Ухаживать за больной бабушкой — конечно, Света. Пока Оля крутила романы, а Люба страдала от насморка, Света привыкла быть опорой, тихой, «удобной».
Оля вышла замуж за купца. Родители ликовали. А Света… Однажды она увидела, как этот «добрый молодец» пнул её кошку. Мурка отлетела, ударившись о лавку.
— Он её ударил! Живое существо!
— Ну и что, отпихнул кошку! — фыркнула Оля. — У него капитал! Ты хоть понимаешь, кого осуждаешь?
После этого Свету на свадьбу даже не позвали.
Но она и не рвалась. У неё была сессия. Скоро и Люба объявила, что замуж выходит.
— Тебе же только восемнадцать! — ахнула Света.
— А тебе какое дело?! У меня любовь! — отрезала Люба и, как всегда, шмыгнула носом.
Люба осталась в их комнате. А Свете предложили… перебраться в старую, обветшалую избушку прабабки. Родители сияли:
— Оформим её на тебя! Там и жить будешь! Конечно, прогнила, но ты же крепкая, справишься!
Света молчала. Рыдала ночью, а утром собрала узелок.
Избушка была никудышной. Крыша текла, полы гнили, забор валялся. Денег никто не дал. Зато все приговаривали: «Светка — молодец!»
Она подрабатывала, жила впроголодь, чинила всё сама, падая от усталости. Её хвалили, но не помогали. Лишь соседка Аграфена Карповна приносила щи, подкармливала Мурку, а иногда присылала сына Ваньку помочь с крышей.
Света выдюжила. Превратила избу в дом. Окончила университет с отличием, устроилась лекарем в пригородную больницу.
А потом всё снова рухнуло.
Звонок от матери:
— Светочка! Оленька разводится! Истерика! Приезжай!
Потом — снова:
— Любка рыдает! Виктор ушёл! Приезжай!
Так повторялось снова и снова.
Света мчалась на помощь, уговаривала, утешала. Родители не справлялись, и всё валилось на её плечи. Она возвращалась последней телегой, поднималась по скрипучим ступеням, гладила Мурку — и падала без сил.
Однажды, не дойдя до печи, уснула на крыльце. Закутавшись в платок, с пирогом от соседки в руках. А на коленях у неё мурлыкала Мурка.
И тогда ей приснился странный сон. Кошка заговорила.
— Хочешь знать, почему они вечно тянут с тебя? Потому что ты вечно отдаёшь. Ты трудишься — они берут. Им так сподручно.
— Я крепкая…
— А им нельзя окрепнуть? Могут! Но не хотят. Им проще, когда ты.
— Но мне ведь тоже тяжело…
— Вот именно, Света! Когда ты забыла, что ты человек?
Она проснулась. И долго смотрела в потолок.
Назавтра снова позвонили:
— Оля приехала. С синяком. Срочно приезжай!
— Нет, — тихо сказала Света. — Не могу. Я больна.
— Да ты же никогда не хвораешь!
— Мама, я не дойная корова. Я выхожу замуж. У меня тоже будет семья.
Родные звонили, упрашивали, обижались. Но Света больше не поддавалась.
Она подошла к окошку, налила чаю, погладила кошку.
— Знаешь, Мурка… Ты права. Я забыла, кто я. А теперь вспомнила. Я не ломовая лошадь. Я не железная. Я — женщина. И мне тоже нужно жить. Своей жизнью.
А кошка, будто понимая, лишь мягко мурлыкала в ответ.