— Мы твои яблони на даче спилили, — сухо бросила в трубку Нина, жена моего двоюродного брата. — Солнце загораживали. Нам мешали.
— Привет, Катюш! Когда к нам? — голос Нины звучал неестественно бодро для семи утра в воскресенье.
Я даже толком не проснулась, только руку к телефону протянула.
— Через неделю собиралась. Что-то случилось?
— Да ничего такого, — послышался шорох, будто она прикрыла микрофон. — Мы тут с Серегой и ребятишками на твоей даче остановились. Ты ж не против?
Я резко села на кровати. На автомате. Какая ещё “остановились”? Кто их звал?
— Нина, я никого не звала. И ключи вам не оставляла.
— Ой, да брось! Мы же свои, — засмеялась она. — Серега вспомнил, что запасной ключ под крыльцом лежал. Ну мы и решили недельку пожить. Детям нравится, природа!
Внутри всё сжалось. Эта дача была моим убежищем, памятью о бабушке. Когда Дима уехал на север на вахту без связи, только здесь я могла отдышаться.
— Нина, это МОЯ дача. Вы не имели права…
— Да ладно, мне некогда, блины жду. Через неделю освободим, не кипятись, — и сбросила.
Пыталась перезвонить — занято. Еще раз — сброс. Написала в соцсети — прочитано, но ответа нет.
Весь день как на иголках. Хотела сразу мчаться, но завтра был важный отчет на работе. Да и с Ниной ругаться — себе дороже. Вспомнила, как на новоселье она явилась с детьми, котом, разбитой вазой и фразой: “Главное — атмосфера!”
Решила подождать. Что они там успеют за неделю?
Дни тянулись. Отчет сдала на отлично, но на душе было тяжело. Каждый вечер звонила Нине — молчание. Серега — не брал трубку.
В пятницу вечером собрала сумку. Утром — в путь. Электричка, маршрутка, пешком.
Осталось пройти десять минут. Обычно отсюда уже видно было верхушки яблонь — бабушкины Антоновка и Грушовка. Посажены в год моего рождения. “Будешь расти вместе с ними”, — говорила она.
Но сейчас — пустота.
Какие распахнуты. Во дворе — костер на газоне, шашлычница прямо на грядках. Но главное — два пня. Там, где росли яблони. Свежие спилы, опилки.
— О, Катька! — вышла Нина с бокалом. — Рано ты. Мы ещё не собрались.
Я смотрела на пни. Будто кожу с меня сняли.
— Что вы наделали? — прошептала.
— Ну… спилили. Мешали. Тень, листья, да и бассейн хотели поставить.
— Бассейн? Ради него вы уничтожили деревья, которые бабушка тридцать лет растила?
— Да ну, дряхлые уже были. И яблоки — кислятина.
Серега вышел с бутылкой пива.
— Ты чего так орёшь? Мы тебе облагородили участок.
— Вы всё испортили! И не вам решать, что мне нужно. Это мой дом.
— Ну мы же родня, — фыркнула Нина. — Не будь жадиной.
— Собирайтесь. Сию минуту.
— Серьёзно? Из-за пары деревьев?
— Из-за уважения. К себе. К тем, кого любила.
Нина с шумом собиралась, хлопала дверями, дети хныкали. Два часа ушло, чтобы они наконец ушли. Перед отъездом Серега попытался поучать:
— Новые посадишь, не катастрофа же.
— Они зацветут через тридцать лет. Меня уже может не быть.
Он пожал плечами.
— Как Дима узнает, что ты нас выгнала…
— Расскажите. Как вломились, как память уничтожили. Посмотрим, кто кого поймёт.
— Ключи, — протянула я руку.
Серега нехотя достал связку. Маленький брелок в виде яблочка. Бабушкин.
— И передайте всем: больше никто из вас сюда не приедет. Никогда.
— Ты не права.
— Я — в своём праве. Это мой дом. И моё “нет” — окончательное.
Они уехали. Я осталась во дворе. Села у пней. Провела рукой по спилу, будто по шраму. Достала телефон, написала Диме:
«Дима, они спилили яблони. Я их выгнала. Прости. Но иначе — нельзя. Я больше не буду молчать. Люблю тебя».
Отправила. Встала. Взяла лопату.
На месте каждого пня выкопала яму. Завтра куплю саженцы. Может, я не увижу, как они зацветут. Но кто-то увидит.
И, возможно, поймёт: есть вещи, которые нельзя ломать. И родня — не повод терпеть тех, кто рубит твои корни.
Вечером пришло сообщение от свекрови:
«Как ты могла? Мы же семья!»
Я прочитала и заблокировала. Потом — ещё троих.
Бабушка говорила: «Кто губит твой сад — не заслуживает места за твоим столом».
Теперь я это знала. Поздно. Но знала.