Меня зовут Дмитрий. Мне тридцать пять. Родился и вырос в Нижнем Новгороде. Мать воспитывала меня одна, отца я не знал — он исчез, когда мне не было и года. Детство запомнилось мне как бесконечное напряжение, страх и погоня за маминой любовью.
Моя мать — женщина с ледяной красотой, изящная, строгая, вечная узница диет, марафонов красоты и салонных процедур. Она ненавидела себя — а значит, и меня.
Я всегда был недостаточно хорош. Ни в учёбе, ни в спорте, ни в зеркале. Мама заставляла меня питаться по часам, взвешивала с детского сада, запрещала сладости, хлеб, заставляла бегать, хотя мне хотелось просто читать или рисовать. Она твердила: «Если будешь толстым — тебя никто не полюбит».
Я вырос с этой мыслью. В юности был угрюмым, зажатым, одиноким. Хотел нравиться девушкам, но верил, что никому не нужен. Тогда я решил: если не могу быть любимым — буду совершенным. Качался до изнеможения, морил себя голодом, бегал до головокружения. Лепил из себя статую, будто это спасёт меня.
С годами женщины стали обращать на меня внимание, но внутри оставался тот самый мальчик, дрожащий от страха быть брошенным. Все романы были короткими, нервными, пустыми. Пока я не попал в аварию. На трассе лопнуло колесо, машину выбросило в кювет. Очнулся в больнице со сломанной ногой, вывихнутым плечом и ощущением, что жизнь выскользнула из рук.
В реабилитационном центре со мной работала Анна Владимировна — женщина лет тридцати, строгая, но… тёплая. Она смотрела не на диагноз, а на меня. Видела, что внутри я разбит.
Сперва я молчал. Но её вопросы были такими простыми, а голос — таким спокойным, что я начал говорить. О детстве, о матери, о вечном страхе быть недостаточно хорошим, о женщинах, которых терял. Она не перебивала. Слушала. Лишь иногда говорила: «Ты заслуживаешь любви. Просто потому, что ты есть».
Эти слова разбивали лёд в груди. Мы виделись каждый день. И я ждал этих встреч. Не как пациент — как человек, который впервые почувствовал тепло.
Я влюбился. Тихо. Без слов. Просто радовался, когда она заходила в палату. Говорили о книгах, о фильмах, о жизни. Когда она уехала на конференцию, внутри образовалась пустота.
Мы переписывались. Она отвечала тепло, но сдержанно. Я не знал, есть ли у неё кто-то. Но понимал: это всё, что у меня есть. После её возвращения я набрался смелости — пригласил её на кофе. Она взглянула на меня с печалью и сказала:
— Дмитрий, ты мне дорог. Но я не могу встречаться с пациентом. Это против правил.
Я всё понял. Поблагодарил. Ушёл. Да, я плакал. Впервые за годы. Не из-за отказа. А потому что был живым. Чувствовал.
Сейчас я снова хожу. Без костылей. Хожу в зал — не для идеального тела, а для силы. И если однажды встречу Анну снова — приглашу её на кофе. Уже не как пациент. А как человек, который больше не голодает. Ни телом, ни душой.