**Возвращение**
Когда мне стукнуло сорок пять, я с ужасом осознал, что стал тем самым человеком, которого в двадцать презирал всей душой. Тем, кто смотрел в потрескавшееся зеркало метро после бесконечных кастингов, с лицом, полным глупых надежд. Теперь я сидел в белоснежном кабинете на двадцатом этаже небоскреба в деловом районе Москвы, где за стеклом неслись машины по третьему кольцу, будто беглецы. Хромированный стол, кожаное кресло, кофе из автомата с привкусом одиночества. А на стене — диплом MBA в деревянной раме. Блестящий трофей. Или клетка?
Я смотрел на него, не чувствуя ничего. Ни гордости, ни стыда. Пустота. В этой жизни, вымеренной по линейке, не осталось ни одного моего решения. Жена, с которой мы обсуждали только график занятий сына у репетитора. Квартира, где каждая вещь была выбрана стилистом, а не мной. Работа, на которой я получал хорошие деньги, но не понимал, зачем туда возвращаюсь.
А ведь когда-то я горел кино. По-настоящему. Снимал на потрёпанную «Зенит», писал сценарии на салфетках в кафе, спорил с друзьями до хрипоты о монтаже. В те дни во мне било током. Я чувствовал себя живым.
И вдруг — письмо. Настоящее, в конверте. Почерк угловатый, знакомый до боли:
«Ты помнишь Проспект Мира? Суббота. 19:00. Буду ждать. — Л.»
Я знал, кто это. Лидия. Не просто первая любовь — ураган, сметающий всё на пути. Та самая, с которой мы лазили по крышам хрущёвок, грели руки о стаканчик чая в подъезде ВГИКа, мечтали снять кино «без фальши». Лидия была как гром среди ясного неба — ослепительная, неудержимая, невписывающаяся. Я не видел её больше двадцати лет. После того как она уехала. А я остался. Остался там, где платят. Где удобно. Где тихо.
Я пришёл. Как и знал, что приду. В ту самую забегаловку у метро, где мы когда-то делили одну порцию пельменей, потому что денег хватало только на одну. Лидия сидела у окна. В свитере. Без украшений. Та же прямая спина. Те же глаза, только теперь в них читалась усталость, будто она прошла через ад. Но голос… Тот самый.
— Ну здравствуй, — сказала она просто. — Я знала, что ты найдёшь дорогу.
— Думал, забыл. Но ноги привели сами.
Мы говорили. Без масок, без упрёков. Время стерло всё лишнее. Она рассказала, как уехала в Сибирь, жила в полуразвалившейся избе, учила деревенских ребят не играть, а чувствовать. Родила дочь. Потеряла её — та погибла в шестнадцать, попав под поезд. После этого Лидия снова села в электричку — не за счастьем, а за правдой. За собой.
— Ты выбрал безопасность, — сказала она, глядя в чашку. — Я не виню. Просто я не могла дышать в этих рамках. Мне нужно было жить. Не существовать.
Я слушал и чувствовал, как во мне что-то ломается. Не больно — скорее, как лёд весной. Кирпичи стены, за которой я прятался, падали один за другим. Становилось страшно. Но впервые за много лет — ясно.
— Я… я всё это время был тенью, — выдохнул я. — Ты же пошла туда, где страшно. Зато честно.
Лидия дотронулась до моей руки. Легко, но будто нащупала ту самую струну, которую я давно заглушил.
— Вернуться можно. Даже если кажется, что дороги нет.
Мы не прощались. Просто разошлись. Но во мне уже звучало что-то новое — будто кто-то раздул потухшие угли.
Через неделю я уволился. Без скандала. Через месяц — продал Lexus. Через два — снял комнату в старом доме у Павелецкого вокзала. Скрипучие половицы, рыжий кот, букинист через дорогу. И сценарий. Первый за двадцать лет.
Через два года вышел фильм. Камерный. Без бюджета. Но живой. В нём было всё: разбитые мечты, кривые переулки, глаза подростка, который ещё верит в чудо. На предпремьерном показе я увидел женщину в синем пальто. Она лишь кивнула. Издалека. Этого было достаточно.
Иногда, чтобы найти себя, нужно потерять всё, что тобой не является. Сбросить маску. Принять страх. Вернуться туда, где ты был настоящим.
И остаться. На этот раз — навсегда.