**Стёкла, склеенные надеждой**
Когда Ксения проснулась, в комнате уже светило солнце, но в воздухе всё ещё витал запах вчерашнего ужина — жареной картошки с хрустящей корочкой, чуть пересоленной. Именно такой, какой ей хотелось — с привкусом домашнего тепла, пусть и неидеального. Тишина в комнате была густой, словно ночь не ушла окончательно, а притаилась в углу, не желая отпускать.
Вторая половина кровати пустовала. На подушке осталась вмятина — тихий след ушедшего человека. Такой след кричит громче слов.
Ксения натянула одеяло, села и взглянула на окно. Оно было заклеено крест-накрест пожелтевшей бумагой, отсыревшей по краям. В детстве она делала так с бабушкой в Туле — чтобы стекло не разбилось от грозы. Сейчас — чтобы не разлетелось от взрывов. Только теперь не было смеха. И не пахло мятным чаем.
Муж был в Белгороде. Доброволец. Электрик. Поехал чинить разрушенные сети. Сказал: «Если не я, то кто?» — и усмехнулся. Тонкая, как паутинка, улыбка потом ещё долго снилась Ксении. Во снах он уходил, не оглядываясь, растворяясь в холодном утре. Он поцеловал её в лоб, погладил дочь по голове — будто просто вышел в магазин.
Их дочери, Соне, было девять. Она спала в соседней комнате, свернувшись калачиком под старым одеялом с медведями. Одну руку протянула к пустому месту — там раньше лежал плюшевый заяц. Куда он делся, никто не помнил. На стене висел детский рисунок — дом с красной крышей, цветами у порога и надписью: «Здесь живёт счастье». Краски поблекли, но он висел по-прежнему. Тихое заклинание. Молитва, приклеенная скотчем.
Ксения разогрела гречневую кашу, налила кофе — горького, пригоревшего, ставшего почти родным. Присела на подоконник, уставилась в трещину на кружке. Такая же была и на сердце — старая, незаживающая. Каждый уголок квартиры знал, что значит ждать. В каждом звуке, запахе, вздохе пряталась тревога.
На телефоне два сообщения от мужа:
— Свет дали.
— Мальчик с котёнком спит в бомбоубежище. В сумке. Вместе.
Ксения долго смотрела на экран. Простые слова, но они резали глубже, чем все мысли вокруг.
Она нажала сердечко. Стерла. Написала: «Держись». Стерла. Потом просто: «Ты жив?» — и отправила.
Ответа не было. Тишину нарушил только холодильник — будто вздрогнул вместе с ней.
Днём зашла соседка баба Катя с пятого этажа. Сухонькая, быстрая, голос звонкий, будто натянутая струна. Принесла банку тушёнки и пару яиц.
— С гуманитарки. Вам нужнее. Ты же с ребёнком.
Ксения кивнула, опустив глаза.
— Видела, как на первом этаже окна заклеили? Прямо как в войну. Всё повторяется, понимаешь?
Понимала. Хотела ответить, но слова застряли где-то между грудиной и памятью.
— Раньше молились, кресты рисовали. А теперь клеим бумагу. И молчим. А всё равно верим. Глупо, да? Но человек — упрямый.
Ксения снова кивнула. Твёрдо.
Утром Соня спросила:
— Мам, а если папа не вернётся?
Ксения взяла её лицо в ладони, почувствовала, как дрожат детские щёки.
— Вернётся. Даже если не скоро. Он знает дорогу. И знает, что мы его ждём.
— А если забудет?
— Не забудет. Он помнит, как ты смеялась, когда пролила компот. Как боялась грома. Помнит твои рисунки и запах булочек с корицей. Всё помнит.
Соня кивнула, сжимая кулачки, чтобы слёзы не потекли. Потом прошептала:
— А бумага на окнах… она правда помогает?
Ксения взглянула на трепещущие под ветром стёкла. Полоски колыхались, как чьё-то сердце.
— Не совсем. Но с ними — не так страшно. Будто ты обнимаешь дом. И он чувствует: ты рядом.
Соня приложила ладошку к стеклу. Молча.
Вечером Ксения включила лампу и написала:
— Соня скучает.
Ответ пришёл через час:
— Я тоже. По обеим.
В ту ночь они спали втроём — Ксения, Соня и Надежда. Та, что не занимает места, не шумит, но согревает. Она дышала в такт с ними, где-то между сном и верой. Соня крепко держала маму за руку.
А утром полоски на окне стали чуть светлее, будто впитали в себя часть тьмы. Солнечный свет пробивался сквозь них мягко, как в старой церкви.
И когда Ксения проснулась, в комнате пахло не просто едой, а чем-то большим — возвращением. Не шагами, не голосом, а присутствием. Будто кто-то просто вдохнул рядом. Она не бросилась открывать дверь, а сидела, слушала. И держалась за этот воздух. За этот запах. За Надежду.
_Даже если стёкла заклеены бумагой, свет всё равно найдёт дорогу._