Вот переделанная история, адаптированная под русскую культуру:
Наташа рыдала на остановке, прижимая к себе сына и мужа. Только что она вернулась от брата, куда сбежала после ссоры. Внутри всё ныло, горело, скребло. И вдруг Сашка, её муж, поправил ей шарф и сказал:
— У меня для тебя подарок.
— Какой ещё подарок? — всхлипнула Наташа.
— Дома увидишь… Ты убежала и не заметила.
А днём раньше Наташа стояла в торговом центре, сгорбившись под старым пуховиком, пропитанным памятью, уставшая и опустошённая. Она искала подарок матери — той самой женщины, которая вечно недовольна, вечно сравнивает, вечно ставит брата выше.
С самого детства Наташа была «на вторых ролях». Ване — радиоуправляемая машинка, ей — пластмассовая кукольная посуда. Ему — новенький скутер, ей — дешёвые серёжки. Даже похвалы доставались не ей. Мама восхищалась сыном, забывая, что его «подарок» в прошлом году — это передаренная ваза от тёти.
Наташа терпела. И в шестнадцать, сквозь слёзы спросив: «Почему ты любишь Ваню больше?», услышала:
— Он же парень, им нужно больше внимания.
Хотя отцу, мужчине, в этом доме доставались крохи — ни ласки, ни заботы. Он был тенью, сдавшимся, молчаливым.
Наташа жила в тени недолюбленности. И когда вышла замуж, мечтала хотя бы дома почувствовать тепло. Саша был простым, работящим, без пафоса. Его мать умерла, когда ему было пять, и он вырос, не зная материнской нежности.
А Наташа всё пыталась заслужить любовь своей мамы — дарила подарки, старалась. На её день рождения она потратила почти всю зарплату на золотые серьги с гранатами… не зная, что брат подарит простые серёжки-гвоздики… которые мама надела и не снимала. Её подарок даже не распаковали.
— Боюсь потерять… — отмахнулась мать, когда Наташа осмелилась спросить.
И тогда в ней вскипело. Не обида — ярость. Горячая, колкая. Но она снова проглотила её. А вечером — сорвалась. Наорала на Сашу за разбросанные носки, на сына за раскиданные кубики. Муж попытался успокоить:
— Я же ужин приготовил, из садика Мишу забрал…
— Ничего ты не можешь! — выкрикнула она, хлопнула дверью и ушла.
Оказалась у брата. Там, где не ждала тепла, нашла его. И Лена, его девушка, и пельмени с укропом, и добрые слова, и… правда.
За чаем Ваня рассказал то, о чём она не догадывалась. Виктор — сантехник, с которым мама когда-то крутила роман.
— Я знал, что папа мне не родной. Она таскала меня с собой, даже когда Виктор её бросил. Мы стояли у его дверей, она плакала… Она не меня любит — его. Через меня.
На морозе, под синим небом, внутри Наташи что-то перевернулось. Впервые она увидела свою жизнь без розовых очков.
Перед тем как вернуться, позвонила Саше:
— Я… почти всю зарплату потратила. На мамины серьги…
— Знаю, — ответил он.
— Как знаешь?
— Ты не серьги покупала. Ты покупала любовь. А она не продаётся. Если бы можно было купить — я бы давно всё отдал. И за себя, и за Мишку.
Слёзы хлынули снова.
— Я вас очень люблю… Простите меня…
— Дурочка. Но моя. Встречаю.
На остановке они стояли втроём. Мишка смеялся, щёки алые. Саша поправил ей шарф.
— Хочешь, завтра испеку пирог? — прошептала Наташа.
— Хочу. А у меня — подарок. Дома увидишь.
Она боялась. Думала, может, заявление на развод… А дома… висел новый пуховик. Тёмно-синий. Простой. Без лейблов. Но чистый.
— А то будешь до пенсии в том ходить, чтобы маму не расстраивать, — усмехнулся Саша.
Наташа разрыдалась. Он молча ушёл мыть тарелки.
— Я хочу, чтобы у Мишки была мать, — сказал он. — А не женщина, которая постоянно оглядывается, понравится ли её поступок той, другой. Твоей маме.
Этой ночью Наташа не спала. В голове крутились мысли, в груди — стыд и странное облегчение.
Утром позвонила мать.
— Съезди на рынок, купи мяса. Мне надо.
Наташа вздохнула.
— Прости, мама. Не могу. Попроси Ваню. Или съезди сама. У меня сын. А мужчины, ты же сама говорила, требуют больше внимания, чем женщины.
И она положила трубку. Впервые в жизни — без страха.