Однажды в глухой деревушке Полянка, затерявшейся среди костромских лесов, где домиков-то с полсотни наберётся, жила Агафья Семёновна. Женщина крепкая, за пятьдесят, с лапищами, которые у косолапого позавидуешь. Лицо обветренное, ни красотой, ни нежностью не блещет, а в глазах — тоска, будто у неё всю радость жизни кто-то выпил. Родители лет десять назад померли один за другим, оставив её одну в просторной избе, полной тишины и забытых вещей. Родни ни души, вот и тянула хозяйство в одиночку: коровы, куры, огород — всего вдосталь. Каждую неделю возила на рынок в райцентр мясо, молоко, сало. Сначала на стареньком «ГАЗоне» отца ездила, потом новый купила — блестящий, как её несбывшиеся надежды.
Соседи шептались: «Чего ей столько? Одна ведь, ни мужа, ни деток!» А Агафья в душе всё ждала, что найдётся мужчина, который разглядит в ней не только работягу, но и женщину. Да только кто посмотрит? Руки грубые, походка тяжёлая, да и дети — не судьба.
Одной справляться было невмоготу. Мужики изредка помогали — сено заготовить, крышу подлатать, — но всё за копейку, без души. Дрова рубить, скотину резать, забор чинить — всё на её плечах. Так бы и текли её дни, серые, как ноябрьское небо, если бы не появился в Полянке чужак. Бродяга, каких в этих краях отродясь не видели. Первый день шатался по деревне, озираясь, будто волк в капкане. Но голод не тётка — стал к двору подходить, за работу предлагаться. Гнали его, разумеется, хоть иногда бабки подавали краюху хлеба да щей похлебать.
Как-то утром Агафья, по обыкновению, грузила в машину товар на рынок. А «ГАЗон», как на зло, не заводился. Материлась, ногой пинала колесо, как вдруг перед ней возник тот самый бродяга.
— Разрешите, я гляну, — тихо сказал он.
— Да что ты смыслишь? — буркнула Агафья, вытирая пот со лба.
— Двигатель посмотрю.
Поковырялся минут двадцать — и мотор заурчал. Агафья, не веря глазам, сунула ему две хрустящие пятисотки:
— На, держи.
— Может, ещё помочь? — крикнул он вдогонку.
— На обед заходи! — махнула рукой и укатила.
Вернулась под вечер, усталая, но довольная — почти весь товар сбыла. У ворот переминался тот самый бродяга.
— Хозяюшка, я пришёл. Ты работу обещала.
— Сейчас машину поставлю, — ответила она.
Завела «ГАЗон» во двор, кивнула на поленницу:
— Дрова колоть сможешь?
— Смогу, — ответил он.
Агафья подала ему топор. Он покрутил его в руках, нахмурился:
— Тупее не придумаешь.
— Точилку купила, ножи правлю, а топор — не выходит, — смутилась она. — В сарае станок есть, да сломался ещё при отце.
— Можно глянуть?
Покопался в сарае, и — о чудо! — станок заработал. Наточил топор, размахнулся — и пошёл колоть. Ловко так, будто век этим занимался. Агафья постояла, посмотрела, покачала головой и ушла в дом.
Час спустя вышла снова.
— Как звать-то тебя?
— Геннадий.
— А я Агафья, — отозвалась она. — Пойдём, Геннадий, обедать.
За столом, где дымилась картошка в мундире, лежали куски домашней колбасы и солёные огурцы, Геннадий ел жадно, но аккуратно. Агафья подкладывала ему, приговаривая:
— Ешь, не стесняйся!
К вечеру дрова так и не закончил. Агафья вышла:
— Геннадий, до ночи не управишься. Иди баню топить, помойся.
— Как скажешь, — кивнул он.
Натопил баню. Агафья помылась первая, потом подвела его к шкафу:
— Выбери что-нибудь из отцовского. Всё новое, не ношеное.
Он взял рубаху, штаны, поблагодарил. После бани сели ужинать. Агафья, подперев щёку, спросила:
— Ну, рассказывай, Геннадий.
— Сорок восемь мне, — вздохнул он. — Женат был — не сложилось. Сын у бывшей остался. Запил тогда. Жил у тётки, работал где придётся. Как трезвый — хвалили. Тётка померла — и я совсем опустился. Квартиру пропил, по подвалам скитался. Потом встретил женщину — жили, дочка родилась. Не знал, что она сама из пьющих. Сорвались вместе. Подрался с соседом, сел. Вышел — а у неё новый. Дочку не показали. Не стал ругаться — в тюрьму не хотел. Ушёл куда глаза глядят… Вот и сюда занесло.
— Жизнь-то какая, — покачала головой Агафья. — Что дальше?
— Не знаю.
— Оставайся у меня, Геннадий. Дом большой, руки у тебя золотые.
Глаза его вспыхнули:
— Агафья, мне некуда идти. Спасибо тебе.
Постелила ему в горнице. Геннадий, впервые за годы, лёг на чистую постель и уснул, будто убитый. А Агафья до утра глаза не сомкнула — сердце колотилось, будто чувствовало, что всё изменится.
Утром Геннадий проснулся от запаха оладий. Зашёл в сени:
— Агафья, у тебя тут труба подтекает.
— Ты и сантехник? — удивилась она.
— Бывало, — усмехнулся он. — Дрова доколю — займусь трубами.
— Ну ты даёшь! — рассмеялась она.
Агафья уехала на рынок, а Геннадий за полдня дрова расколол, двор подмёл, хлев вычистил. Вернулась — ахнула: порядок, как в сказке.
К вечеру он спросил:
— Баню топить?
— Топи!
Пока он баню готовил, Агафья ужин стряпала. Он помылся первым, потом она. Вышла румяная, свежая — а он вдруг подошёл ближе. Руки сами легли на её бёдра, губы потянулись к её губам…
Расцвела Агафья на глазах у всей деревни. Глаза сияли, улыбка не сходила с лица. Геннадий тоже преобразился — из бА когда через год у них родился сынок, вся деревня поняла, что настоящее счастье приходит к тем, кто умеет ждать и верить.